Документы за 1936 г., опубликованные в IV томе, содержат сведения об этом недороде, поразившем ряд зерновых районов страны, и о том, что тем не менее хлебозаготовки почти сравнялись с урожайным 1935 г. Это значило, что фактическим сбором зерна продолжали не интересоваться, хотя информация о неблагополучной ситуации наверху имелась. Важное свидетельство об этом мы находим в письме Л.М.Кагановича от 30 сентября 1936 г., ад- ресованном Г.К.Орджоникидзе: “В хозяйстве дела идут неплохо, конечно, в ряде районов недород оказался большим, чем в начале предполагали. Неважно дело в Поволжье, в Воронежской, Курской областях, но зато не только на Украине, но и в Сибирских краях вышло хорошо. Хотели было мы размахнуться нажимом на хлебозаготовки, но хозяин нас поправил, чтобы горячку не пороли и это, безусловно, правильно. На 25 сент[ября] мы заготовили 1 м[иллиард] 173 милл[ионов] пудов, почти 80% план”
Решение, принятое «хозяином» и поправившее благие порывы таких исполнителей его воли, каким был Каганович, для деревни означало возникновение продовольственных трудностей изначально в районах недорода, а затем и в урожайных районах, на долю которых пало выполнение общего плана хлебозаготовок. Наличие продовольственных трудностей в деревне отмечалось в спецсообщениях местных управлений НКВД уже в октябре — ноябре 1936 г. Отсутствие информации о негативных явлениях в жизни страны не только в прессе, но и в документах партийно-государственных учреждений, наверное, нет нужды объяснять в последнем томе настоящего издания. Одна ко секретная информация местных управлений НКВД дает все же конкретное представление о возникновении и нарастании «продовольственных трудностей», точнее говоря о степени голодания сельского населения и расширению его географии.
Особенность этих спецсообщений была связана с надеждой местных властей добиться помощи от центра. Первые спецсообщения, датированные январем 1937 г., как правило, содержат сведения о причинах возникновения продовольственных трудностей и реальной ситуации в пораженных неурожаем районах к концу 1936 г. В пострадавших районах, как оказалось, выдача зерна по трудодням (основная форма оплаты труда колхозников) сразу же обрекала их семьи на голод. В Благодарненском районе Ставрополья 85% колхозов выдавали на трудодень по 1 кг зерна, а остальные 15% по 1,5 кг. В обоих случаях это означало, что «весь полученный на трудодни хлеб съеден еще в период полевых работ», что имеется «значительное количество семей, совершенно не имеющих хлеба», что «полученная в ноябре продовольственная ссуда сколько-нибудь значительного улучшения не дала», что «...резко повысился спрос со стороны сельского на- селения на печеный хлеб», который увеличил потребность в хлебе до 9 — 10 т в день, тогда как «район получает до 100 тонн в месяц»...
Начался массовый отход на заработки. Из с. Алексеевки ушло около 300 человек. В других рай- онах Ставрополья было не лучше, а часто и хуже: «...из колхозов Труновско го района выехало на побочные заработки 1500 чел. ... Из колхоза им. Трунова выехало 130 колхозников, из них 50 с семьями, из колхоза «Большевик» выехало 235 колхозников, в том числе 69 с семьями...» (док. № 2). Ставрополье не было исключением на Северном Кавказе. В других районах этой хлебной житницы страны положение в точности повторялось (см. док. №61).
Управление НКВД Оренбургской обл. также сообщало о возникновении «продовольственных затруднений» в колхозах разных районов, где колхозники получили на трудодень «от 200 до 400» г хлеба, или «от 300 до 500 г ...». «В колхозе Искра из 58 хозяйств только 3 хозяйства имеют запасы хлеба до урожая 1937 г., 38 хозяйств обеспечены хлебом до марта—апреля 1937 г., 17 хозяйств хлеба вовсе не имеют. Эти хозяйства многосемейные, имеющие по 1 —2 трудоспособных...» и т.д. Мы взяли лишь один пример из многих, среди которых есть и более тяжелые по положению колхозников. И в Оренбуржье колхозники «самовольно уходят в отходничество», и «от работы отказывают- ся, мотивируя отсутствием хлеба». Но здесь отмечены и «кулаки», и «бывшие белогвардейцы», и «бывшие церковные старосты», которые ведут «контррево- люционную агитацию». Сообщалось, конечно, что они арестованы и находят- ся под следствием (см. док. № 5).
Спецсообщение УНКВД Воронежской области не описывало возникнове- ния «продовольственных трудностей», а ограничилось справкой за декабрь 1936 г.: «...отмечено до 100 случаев опухания колхозников и членов их семей 17 на почве систематического недоедания... По далеко неполным данным, из 18 районов за декабрь самовольно ушло в отход около 8 тыс. колхозников. В северной части области... в некоторых селах выбыли из колхозов почти все трудоспособные мужчины...» Отмечался «рост отрицательных настроений» среди колхозников и активизация враждебных элементов деревни, призывающих колхозников «организоваться и не дать вывозить хлеб» и т.д. В районах бывшей Тамбовской губернии «ведется контрреволюционная агитация о том, что нужно объединиться для борьбы с Советской властью по примеру Антонова. Активные контрреволюционные элементы репрессируются» (док. № 57).
Еще более тяжелым было положение в Курской области. Проведенная вы борочная проверка состояния 242 колхозов разных районов установила «напряженное положение», связанное с «резким снижением» стоимости трудодня колхозников: «Во многих колхозах кроме ранее выданного аванса 100 — 300 г хлеба на трудодень, распределять нечего... многие колхозники не имеют ни- каких запасов хлеба. В ряде мест хлеб выпекается с примесью суррогатов...» И как во всех пострадавших от недорода районах «колхозники отказываются выходить на работы...», «уезжают на побочные заработки», «в ряде случаев выезжают с семьями и в колхоз не возвращаются». «Еще хуже» оказалось положение с семенными фондами. Из проверенных 120 колхозов в 64 — «семян совершенно нет», в 19 — имеется до 10% необходимого количества семян, в 13 — от 20 до 50%, в 9 — до 75% и только в 15 колхозах — 100% (см. док. № 62).
Казалось бы положение в недородных районах страны, очевидное, например, для Л.Кагановича в сентябре 1936 г., к январю 1937 г. прояснилось еще более и требовало оказания помощи колхозам пострадавших районов и продовольствием для населения, и семенами для предстоящего сева, и фуражом для сохранения скота. Действительно, 14 января 1937 г. Политбюро приняло решение «отпустить колхозам Украины семссуду зерновых культур для ярового сева в размере 4600 тыс. пудов» на условиях возврата из урожая 1937 г. с начислением дополнительных 10% (см. док. № 60). О продовольственной ссуде в постановлении не упоминалось, но и семенная ссуда была отпущена в порядке исключения. Всего лишь через пятидневку — 20 января — Политбюро приняло общее постановление «О семенной, продовольственной и фуражной помощи колхозам», незамедлительно разосланное местному руководству краев, областей и республик: «Считать с 20 января 1937 г. исчерпанным вопрос о семенной, продовольственной и фуражной помощи колхозам. Запретить... впредь обращаться в ЦК и СНК с какими-либо ходатайствами по во- просу об отпуске семенных, продовольственных и фуражных ссуд». Местам предлагалось обходиться ранее отпущенными ссудами и ресурсами самих кол- хозов (см. док. № 64).
Просьбы о ссудах у местного руководства возникали, как совершенно очевидно, при отсутствии каких-либо ресурсов у колхозов и исчерпанности ранее предоставленных ссуд. «Хозяин» вновь «поправил» руководство. 16 января на места был разослан циркуляр Комитета заготовок с/х про- дуктов при СНК СССР, запрещавший кому бы то ни было из неурожайных районов закупки хлеба на колхозных базарах в урожайных районах, а тем более «перевозки купленного хлеба вагонами или передачи через пункты Заготзерно». Это означало, что любые краевые, областные и республиканские организации и промышленные предприятия лишались возможности закупки зерновых там, где они действительно были в продаже. Что же касается колхо- зов, колхозников и единоличников, то они могли покупать хлеб «только на колхозных базарах своего или ближайшего района без железнодорожных перевозок» (док. № 63). Однако на таких базарах хлеба или совсем не было, 18 или продавался по ценам, непосильным для деревни. Известно, что и деятельностью «Комзага», и его запасами распоряжался только «хозяин» лично, поэтому не может быть сомнений в том, что авторство распоряжений от 16 и 20 января 1937 г. принадлежало Сталину.
Однако и нарастающие продовольственные трудности населения, и отсутствие семян для предстоящего сева заставляли считаться с действительностью. Спецсообщения управлений НКВД по Западной и Ивановской областям в январе—феврале констатировали как главное — «перебои в торговле хлебом», связанные с «резким увеличением спроса на хлеб со стороны сельского насе- ления». В Ивановской области отмечали «наплыв колхозников из соседних районов Ярославской обл. Они скупают хлеб от 40 до 250 кг на человека». В своем Лухском районе из 184 колхозов в 109-ти на трудодень было выдано менее 800 г, а в 12-ти хлеб на трудодень вовсе не выдавался (см. док. № 66, 67).
По вопросу о семенных ссудах Политбюро пришлось 31 января принимать новое постановление, разосланное телеграммой местному руководству, которое обязывалось от имени СНК и ЦК «при выдаче семенной ссуды зерновым колхозам и совхозам прежде всего использовать семена местного происхождения, выдержавшие засуху 1936 г., ...допуская в крайнем случае выдачу на посев местные семена со всхожестью от 80 — 85%». К «местным семенам» все же дополнялись 40 тыс. т овса, «имеющегося в военных городках Комитета резервов» (см. док. № 68). Полную поддержку в этих условиях нашла инициатива секретаря Кировского обкома партии А.Я.Столяра, запросившего разрешения «использовать 600 тыс. пудов зерна ранее отпущенной продовольст- венной ссуды на семена» (док. № 73). Между тем продовольственные трудности нарастали
В февральских спецсообщениях УНКВД из пострадавших районов поступает информация о прямых признаках голода. Из Курской обл. 1 февраля сообщалось: «В кол- хозе им. Горожанкина имеются две семьи, которые уже теперь не имеют хлеба. Члены этих семей от недоедания опухли... В колхозе Красный май семья колхозника Нерских состоит из 7 человек... Семья не имеет хлеба, дети опухли от недоедания. В таком же положении семья колхозника Проскурина. В колхозе 8 Марта имеются три семьи, члены которых опухли от недоеда- ния...» (док. № 71).
15 февраля УНКВД по Куйбышевской обл. сообщило о 10 случаях «смерти на почве голода». Факты опухания даны порайонно: в Свищевском районе — 62, в Старо-Кулаткинском — 55, в Телегинском — 17 и в остальных районах — еще 52. Сообщалось также о фактах употребления в пищу мяса павших животных и различных суррогатов... Вслед за сведениями о погибавших семьях, появлялись новые свидетельства перерастания «продовольственных трудностей» в нечто большее. Во-первых, массовое неорганизованное отходничество: из Головищенского района — 6 тыс. человек, главным образом мужского населения, в Инзенском районе — свыше 1 тыс. и т.д. Уезжали и семьями, распродав имущество (из Головищенского района 220 хозяйств). Во-вторых, детская беспризорность и нищенство (см. док. № 76). В спецсообщении по Воронежской обл. от 17 февраля сообщалось: «Случаи употребления колхозниками в пищу разных суррогатов», «от недоедания опухают» (семьями), «резкий упадок трудовой дисциплины, что тормозит подготовку к весеннему севу». Как и в других областях отмечался самовольный выезд не только колхозников, но и руководства колхозов. В заявлении одного из председателей колхозов, поданном «в связи с продзатруднениями» просьба освободить от работы подкреплялась угрозой: «если его не осво бодят от работы, он все бросит и уедет или покончит жизнь самоубийством» (док. №81).
Недовольство деревенских масс, когда от населения требовались празднества в связи со «Сталинской конституцией», выражалось в так называемых антисоветских высказываниях, в том числе и в обвинениях в адрес Сталина. В сохранивших память о революции раздавались призывы и такого рода: «...мы голодаем. Давайте бунтовать, громить сельсоветы, магазины и хлебные склады...» (см. док. № 82 и др.).
В таких условиях принятое 14 февраля 1937 г. постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О финансовых льготах колхозам и колхозникам районов, пострадавших от недорода в 1936 г.», подписанное Молотовым и Сталиным, было по меньшей мере запоздалым. Льготы состояли в отсрочке до конца 1937 г. разного рода платежей, которые все равно были невозможны из-за от- сутствия реальных средств у колхозов и колхозников.
Бросается в глаза пропуск в перечне районов, получающих финансовые льготы, Ставрополья, относившегося к наиболее пострадавшим. Не было там и других районов Северного Кавказа, Украины, Куйбышевской области (см. док. № 75). Не являлось реальной помощью и постановление Политбюро от 16 февраля «О хлебозакупках», передававшее местным властям 20% закупок - не заготовок!) хлеба для продажи населению по госценам (см. док. № 78), ибо в 1936 г. при неурожае закупки не могли быть заметными.
В марте 1937 г. УНКВД Сталинградской обл., получившей финансовые «льготы», сообщало о делегациях колхозников и трактористов к районным властям с требованием «выдачи хлеба из семенных фондов», о письмах в «Крестьянскую газету» с такими заявлениями: «В газетах пишут о зажиточной, красивой жизни, а на самом деле колхозники подыхают с голода...» Утверждалось, что авторы письма «из зажиточных» и поэтому «ведется расследование».
Механик Чернышков на собрании сделал антипартийное заявление и при этом «допускал по адресу вождей партии оскорбительные выражения. Чернышков арестован» (док. № 93).
Продовольственное положение продолжало ухудшаться и не только в деревне, но и в промышленных центрах, даже вокруг столицы. 20 февраля Политбюро оказалось вынужденным принять особые решения о кредите в 16 млн руб. на покупку кормов для скота колхозам Московской области, а также об отпуске Белоруссии 2 тыс. т зернофуража и специально «для продажи в погранполосе» 500 т муки. Было решено также разослать телеграмму «О хлебной торговле» партийному и советскому руководству Ивановской, Горьковской, Московской, Ярославской, Западной, Калининской, Саратовской, Куйбышевской, Воронежской и Курской областей, Татарии, Башкирии и Белоруссии. В этой директиве, подписанной Молотовым и Сталиным, местному руководству поручалось «повседневное наблюдение» и «принятие мер по недопущению перебоев в хлебной торговле и по ликвидации очередей», при этом предписывалось в промышленных городах, фабричных и рабочих поселках «продавать в розницу» и печеный хлеб и муку. Что же касается сельских местностей, то местному руководству предлагалось установить «суточный лимит продажи хлеба» там, «где вы найдете необходимым».
Деревня оставалась вне «заботы» власти, пока время не подошло вплотную к весеннему севу. Реальное значение для деревни имело постановление СНК и ЦК от 20 марта о снятии «с колхозов и единоличных хозяйств... недоимок, числящихся за ними по зернопоставкам 1936 г.», поскольку погашение так называемых недоимок по зернопоставкам не из реального урожая, а из преувеличенных заданий «хозяина» ставила под угрозу провала весенний сев. Объявлялось прекращение следственных дел с обвинениями в невыполнении зернопоставок и отмена уже вынесенных приговоров председателям и бригадирам колхозов, а также единоличникам (см. док. № 113). Выше отмечались случаи отказа от работы председателей и бригадиров. НКВД Украины представило особое спецсообщение о многих фактах такого рода (см. док. № 116).
Наступление весны принесло одновременно и нарастание «продовольственных затруднений», и расширение их территории. 3 марта появилось спецсообщение центрального ГУГБ НКВД с информацией по названным выше районам, а также по Мордовской и Татарской АССР, АССР Немцев Поволжья и Челябинской области. Повсюду «отмечены факты употребления в пищу мяса павших животных, различных суррогатов, опухания колхозников», с добавлением сведений о «случаях смерти на почве голода» (в виде примеров), о росте детской беспризорности и нищенстве, о выходах из колхозов (в Рыбинском районе около 400 хозяйств) и «массовом неорганизованном отходничестве»: из Любимского района Ярославской обл. еще в 1936 г. — 2180 чел., из Инсарского района Мордовии за декабрь, январь и февраль — 2900 чел., из Волковского района Воронежской обл. с июля 1936 г. — 6440 чел. Отсюда «скопление на вокзалах железных дорог населения, едущего за хлебом в городские пункты, создает угрозу распространения эпидемических заболеваний». Речь идет о сыпном тифе, уже проявившемся в различных районах (см. док. № 92).
Местные советы и колхозное руководство оказывали всемерное сопротивление бегству мужиков из деревни, но это приходило в противоречие с интересами растущей промышленности, нуждающейся в пополнении рабочей силы. Об этом свидетельствует любопытная записка генерального прокурора А.Я.Вышинского в Президиум ЦИК СССР о положении в Курской области, где «в массовом порядке отказывают колхозникам и единоличникам в выдаче справок на получение паспортов», в том числе и «в целях удержать колхозника от поступления в промышленность». Генпрокурор писал, что «такого рода отказы явно незаконны» (см. док. № 123), хотя, конечно, он знал, что деревенскому населению не давали паспортов, чтобы оно не могло разбежаться.
Приписывание троцкизму всех недостатков, провалов, преступлений в любой сфере жизни — экономике, политике, культуре — не было основанным на фактах и требующим доказательства о действительной принадлежности троцкизму лиц, арестованных как троцкистов. Это был политический ярлык, обязательный для всех репрессируемых в конце 1936 — начале 1937 г. В этом отношении очень характерно циркулярное письмо Северо-Кавказского край- кома «О борьбе с вредительством» от 10 февраля 1937 г. В письме разъяснялось, что «ликвидация последствий вредительства... может выявить... новых агентов троцкистско-фашистского лагеря». Особое значение приписывалось «выявлению фактов вредительства в сельском хозяйстве», где «уже вскрыт ряд к/р фашистско-троцкистских организаций, проводивших вредительскую работу в области землеустройства, водного хозяйства и организации кормовой базы». Далее утверждалось, что к трудностям налаживания колхоз- ной жизни в Северной Осетии «приложили руку троцкистско-буржуазно-националистические элементы». Дальше больше: по всей стране троцкисты про- водили «массовые убийства, отравления, удушения трудящихся...» (док. № 74). В приложении № 1 настоящей книги публикуется официальная статистика местных УНКВД «о контрреволюционных проявлениях в деревне, поступавшие вначале 1937 г., содержали в основном сведения об отказах единоличников от выполнения планов сева и госпоставок, ликвидации ими своих хозяйств и отъезде в город на заработки или совсем на жительство; обработке приусадебных участков вручную, часто впрягая в плуг самих себя, поскольку лошадей не имели. При этом уже в 1936 г. того, кто «таким путем демонстративно вспахал свой огород», в Западной области могли «привлечь к ответственности» (док. № 59).
В мае 1937 г. спецсообщение УНКВД Западной области «О фактах контрреволюционных проявлений в ходе весеннего сева» будет посвящено случаям, «когда отдельные колхозники и единоличники вспахивают свои приусадебные участки, впрягшись в плуг вместо лошадей». Колхозница Соболева, получив лошадь на три дня, вспахала 0,42 га своего огорода, а «остальные 0,8 га пыталась вспахать, впрягая себя и двух дочерей (12 и 13 лет). Материалы на Соболеву переданы прокурору». «По всем остальным фактам» велось расследование (см. док. № 134). Отмечались, конечно, и единичные политические выступления: например, колхозник, настроенный единоличником («середняком, бывшим красным партизаном»), выступил на собрании «с к/р речью в защиту троцкистско-зино- вьевского центра». Оба были «арестованы, дело направлено в спецколлегию облсуда» (док. № 59).
Источник:
ТРАГЕДИЯ СОВЕТСКОЙ ДЕРЕВНИ Документы и материалы Том.5 http://history.org.ua/JournALL/e_dzherela/Tragedia/Tom5_1.pdf
